Из жизни непродажных - Страница 24

Перед глазами Ланы словно крутили кинопленку, на которой был заснят тот страшный день, когда Олега увезли с пулей в легком. Они шли из редакции обычным путем вместе, когда это случилось: Олег вдруг словно поперхнулся словом, споткнулся, и изо рта у него хлынула кровь… А только что они смеялись, вспоминая, как забавно ползает их полугодовалый Тошка. Он мог тогда умереть… И она гордилась бы, что ее муж не изменил профессиональному долгу, что он - герой. Неужели это могло быть так? Неужели она была такой идейной идиоткой?! Ведь когда он выжил и снова начал заниматься делом Стечкина, она отнеслась к этому как к само собой разумеющемуся. И изо всех сил старалась быть такой же принципиальной, последовательной, смелой, как он.

Но в ту бесконечную минуту, когда она в дверях лифта вглядывалась, смаргивая пелену с глаз, в синее пятно у двери квартиры, когда у нее от страха одеревенело тело, а в голове было только эти слова: «Господи, спаси и сохрани», - в ту минуту глупая романтичная девочка Лана стала взрослой женщиной, матерью, для которой нет ничего дороже, чем ее сыновья. Никто, кроме них, так не дорог. Никто. Даже Олег.

Олега же с двух сторон грызли и раздирали на куски упрямство и разочарование: он не умел сдаваться, он никогда не отступал ни перед какими угрозами - и вдруг он сам сказал: «Оставим их в покое». Вот если бы он один занимался этим делом… Вот если бы не ответственность за других… В том числе - и за жену с детьми. В первую очередь за них.

Но как можно «оставить в покое» тех нелюдей, для которых даже убийство - лишь акция устрашения? Просто предупреждение - так, на всякий случай: а вдруг подействует?

Олег не выдержал - осторожненько встал и на цыпочках вышел из спальни, плотно закрыв за собой дверь. Так же тщательно закрывшись на кухне, он отворил форточку и с жадностью закурил. Выкурив одну за другой две сигареты и все же не накурившись, решил сделать небольшой перерыв. Прилег на Диван - и вдруг очутился в лесу. Надвигалась гроза, было темно, по верхушкам сосен пробегали мощные валы ветра. Откуда-то из-за деревьев послышался голос отца, он звал маму. Олег пошел на этот голос и увидел, что отец с корзинкой в руке то мечется тревожно по поляне, крича мамино имя, то замирает, прислушиваясь, не откликнется ли она. Отец мельком глянул на подбежавшего сына, сказал: «Мама потерялась! Не могу ее найти!» - потом вдруг сел на траву и, низко опустив голову, с тоской прошептал: «Уж сколько лет ее ищу. Убежала, обиделась, что…»

И тут Олег снова очутился в кухне на Диване. Он сел, помотал головой, приходя в себя. Увиденная картина была такой яркой! Он помнил и запах предгрозового леса, и внезапный после жары холодок, и отца, одетого так, как всегда, когда они ходили по грибы: в клетчатую «ковбойку», старый летный комбинезон и белую тряпичную кепочку…

Как он сказал? «Уж сколько лет ее ищу»? «Обиделась»?

Мамино горе вряд ли можно определить таким маленьким будничным словом - обида. Она все что-то шептала, глядя на портрет с траурной ленточкой… Все разговаривала с отцом, гладя то его фуражку, то старенький свитер. Иногда и упрекала: «Что ты наделал? Почему о нас не подумал?» Да, тогда, перед тем как самолет закрутило в смертельном падении, у отца было время нажать на кнопку катапульты. А он хотел понять, почему же эту модель после стольких доработок все срывает и срывает в штопор. И все докладывал «земле» о своих действиях и реакциях машины. Пока не стало поздно.

Значит, там они с мамой не встретились…

* * *

Когда Олег потихоньку вышел из спальни, Лана облегченно вздохнула, повертелась с боку на бок и встала с постели. Подошла к окну, слегка отодвинула тяжелую штору. Все за окном было укрыто снегом, и крупные снежинки продолжали свой танец в свете фонарей.

Лана опустила штору за спиной. Никогда в жизни ей не хотелось полного уединения, а уж Олег ей вообще не мешал. Сейчас же хотелось быть совсем одной - и думать, думать… Странно: Ее профессиональная обязанность: собирать факты, анализировать их, сортировать и комбинировать - разве это не означает «уметь думать»? Почему же ей кажется, что она делает это сейчас впервые в жизни?

Счастье - эмоциональная категория… Тсс! Не спугни птичку! Голубую, певчую - летает себе, сверкает, поет… Заворожила, загипнотизировала. Ее одну? Ее и Олега? Ее, Олега и детей?

Дети. Ее мальчишки. Зачаты в блаженстве. Родились легко. Росли без проблем: рук-ног не ломали, старшим не дерзили, друг в друге души не чают.

Муж. Ее любит, детей обожает, не пьяница, не дебошир.

Дом. Дом есть, и в доме есть - им хватает.

Она. Жена верная. Мать заботливая. Хозяйка… нормальная хозяйка. В доме чисто, еду всегда готовит вовремя.

И работа у них любимая.

Все есть для счастья. Все - счастье.

Зачем думать о том, что хорошо?

Почему же она сегодня - впервые! - обо всем этом думает? И почему так хочется уединиться?

Лана прислушалась: тишина. Олег не идет. Или ему тоже захотелось уединения? Хорошо это или плохо?

С одной стороны - желание взаимное, значит - хорошо.

С другой стороны - взаимное желание каждого побыть друг без друга. Наверное, плохо? Или нормально?

Скорее всего, нормально, - постаралась успокоить се-бя Лана. Ненормально, что до сих пор у нее такого желания не возникало. А у Олега?

Он часто бывал в командировках. И ничего - переживал разлуки без ущерба для своей психики.

А она? И она - без ущерба. Работалось ей в его отсутствие не хуже, чем в присутствии. Дома были заботы-хлопоты.

Фу! До чего она додумается, в конце концов? Что воля, что неволя - все равно?

Неволя? Никогда, ни в чем Олег ее не неволил. Да что ЙТО с ней?!